облако тэгов
БРАТСТВО КОЛОБКОВ или РОЗАНОВ-БУФФ
…оказалось, что где-то раздобыли одно из моих декадентских стихотворений и теперь комментировали его. Над декадентством смеяться принято, но смеялся с другими и Барбарисик, и даже Нина! Это было слишком.
Валерий Брюсов, «Декадент» (1894)
Это прекрасная книга хорошего автора, и она безусловно достойна какой-нибудь премии. Например, даже какой-нибудь премии НОС (почему бы её не дать за роман, где нет ни слова без оглядки на историю литературы столетней давности — там и не за такое дают).
В чём тут дело? Я вовсе не боюсь спойлеров, потому что настоящая литература спойлеров не боится. Ну что нам до того, что мы знаем, что патер Браун найдёт похитителя серебряных ложечек? Мы всё равно будем перечитывать Честертона. Так что вот: перед нами роман в четырёх повестях «Лига выдающихся декадентов», в котором действуют писатели против писателей в рамках ретро-детектива. Это особый мир «России-которую-мы-потеряли» (в отечественной истории есть два таких периода — «пушкин-декабристы» и «блок-гумилёв-террористы»), а потом сравнивали с последним её 1913 годом всю официальную советскую статистику.
Здесь перед нами второй вариант: повсюду ещё извозчики, но уже фырчат первые автомобили, налицо старинные манеры, служба при дворе, исправно выпекаются французские булки, «конфеты» называют «конкфетами», а «фильм» — «фильмой». Изобретено центральное отопление, телеграф и телефон, в небе самолёты и дирижабли, в пучинах вод — подводные лодки. Придумана Теория относительности (пока специальная, но это уже мелочи). Изобретено, наконец, радио — а счастия всё нет.
Этот мир мало-мальски начитанному человеку напоминает анекдот про русского эмигранта: того спрашивают, где он хочет поселиться в Америке. Эмигрант отвечает: «Конечно, в Санта-Барбаре, я там всех знаю». Условный Серебряный век читателю (как он думает) известен — от Ленина до Государя, от Блока до Маяковского, от Гумилёва до Чуковского. И всегда возникает желание кинуть всех этих авторов, превратившихся в персонажей, в банку с леденцами, крепко встряхнуть, а потом посмотреть, что к кому прилипнет. Началось это давно, и сейчас это креатив-боян. Раньше это были плакаты, где Маяковский был гопником, а Пушкин вооружён наганом. На официальной версии (пропагандирующий спорт) Пушкин был со свистком, Чехов с секундомером, а Толстой с мячиком и все они — в спортивных костюмах с лампасами. Собственно, идея классика с волыной была ещё у Лазурчука с Успенским в знаменитом романе «Посмотри в глаза чудовищ» (1997), и прошло почти четверть века прошло, а приём ещё действенен.
В чём дело в этом составном романе-буфф? Под своими реальными именами тут действуют Василий Васильевич Розанов, который в представлении не нуждается, Борис Бугаев, иначе известный под кличкой «Андрей Белый» и куда менее знаменитый Николай Владиславович Валентинов (Вольский), которого не очень справедливо называют «меньшевиком». То есть он побывал меньшевиком, но умудрился до этого стать большевиком, а после эсером, не вернуться из командировки в Париж в 1930 году и тихо помереть во Франции в 1964 году, успев написать книгу об экономике СССР.
Правда в этой троице Вольский-Валентинов представляет роль Портоса, работающего в основном с позиции силы, Андрей Белый закономерно оказывается Арамисом, а Розанов — благородным и мудрым Атосом (д’Артаньян тут выпадает за ненадобностью).
В первой части буффонады эта компания занимается заговором масонов против русской литературы, успешно истребляя Анну Минцлову (теософку и неотъемлемую часть истории Ивановской «башни»). Во второй повести «Лига выдающихся декадентов против Артели чертежников» под раздачу попал лингвист, математик и масон Линцбах (Яков Иванович был личностью и впрямь загадочной, и я до сих пор не очень понимаю, как он умудрился уехать во Францию ещё из буржуазной Эстонии, но помереть в советском Таллине в 1953 году, как то утверждает Википедия).
Третья часть называется «Лига выдающихся декадентов. Карты на стол!» — и там уж в полный рост карты Таро, мордобой с неприятным Маяковским, супруга Рериха в философской экзальтации и прочие чудеса предсказаний.
Наконец, четвёртая часть «Лига выдающихся декадентов и чемодан немецкой выделки» посвящена фальшивому тексту «Евгения Онегина» и истории довольно знаменитой графоманки Марии Папер (она действительно была известна благодаря своей неотвязчивости и безумию, а не книге стихов под названием «Мечты растоптанной лилии»). Её в конце концов поженили с поэтом Тиняковым (тоже вполне безумным — настоящий Тиняков умудрился писать антисемитские статьи, работать в либеральной прессе, потом стать профессиональным нищим и помереть в 1934 году за четыре месяца до убийства Кирова).
Что в этом прекрасного — те два феномена, которые я упомянул: «Милая Дореволюция как компактный самоподдерживающийся образ» и «Писатели, которые превращаются в персонажей своих биографий (а книг их читают всё меньше)».
Что тут дурно? Избыточное цитирование современных песен, вторжение брейкданса к хлыстам и анахронические шутки. Вот то, что писатели превратились в мультипликационные карикатуры, как раз хорошо, так им и надо. Но из-за того, что это упрощённый мультик «Следствие ведут колобки» только с тремя сыщиками, читатель начинает утомляться. Не скучать, а именно утомляться. Потому что если герои будут бесконечно долго прыгать из кадра в кадр с теми же одинаковыми ужимками, вопя: «Аналогично! Выпьем дома чаю с малиновым вареньем!» — «Да, коллега, но ведь домов и шуб не видать!», наступает утомление. А они-таки несутся по улицам, как безумные колобки. Ну или как распавшийся натрое тайный советник Ф., перед этим объевшийся экстази.
Я, правда, не совсем убеждён, что Василий Васильевич Розанов видел своего преемника именно так: «Лет через пятьдесят какой-нибудь вьюнош бледный, бедный, одинокий, словом — Одиноков, мою “листву” встретит и с карандашиком проштудирует. Вдохновлённый, напишет роман-титан: “Бесконечный тупик” или “Тупиковую бесконечность”, из иронии раскрасив книжный переплёт имперскими цветами, к тому времени забытыми. Вот и будет он: единственный зрячий на сто миллионов, которым глазки выкололи. С поводырём-то у калек всяко больше надежды выбраться из лабиринта». Это уж какие-то поистине волшебные таблеточки надо кушать.
И уж вовсе удивительно, что вся эта компания называла себя декадентами. То есть уже к тому времени это слово было ругательным (не обязательно конкретным, а что-то вроде ругани «троцкистом» в неопасные времена). Искусство девяностых — особый разговор, и какой-нибудь Сологуб — дело другое. Но уж Бугаев, говорящий Розанову: «Я, будучи декадентом, к которым и вас причисляют, склонен к дерзким теориям». Это как «“Выше знамя акмеизма!” — призвал на Первом съезде советских писателей товарищ Горький».
Думаете, в буффонаде можно всё? Нет, не всё. Чувство вкуса там очень точно определяет дистанцию между реальностью и её отражением. И уж точно нехорош в любой буффонаде этот, прости Господи, акунинский язык, который похож на весёленькую турецкую плиточку, положенную поверх стёртого русского, с обязательными «любезный», «всполошился» и словоерсами.
Такое впечатление, что прекрасный и чрезвычайно начитанный человек потратил массу труда (и своей начитанности), чтобы создать этот ковёр, но по своему таланту и со своим трудолюбием мог превратить его в ковёр-самолёт. Сделать что-то большее, куда более интересное, чем стиль «Розанов украл у Фандорина банку с вареньем и улетел на крышу». Наконец, продать нам куда более ценный мех.
И да, тут повсеместный «пелевин» с его колдунами и чекистами, торшером Мафусаила и прочим абсурдом. Но один Пелевин уже есть, и, гарцуя на своей лошади, кричит, что Боливар не снесёт двоих. Но я вовсе не пеняю автору примером «акунинопелевина», а просто пытаюсь понять, как работает такой метод описания действительности.
Но вот что мне кажется — у этого приёма, то есть построение удивительно подробной, перфекционистской мандалы без границ, есть свои, вполне новые горизонты. Бог с ней, с размерами и тем, что структура ускользает из-за подробностей, именно эта конструкция имеет будущее: история литературы не так дурна в качестве навоза, на котором растут шутки и прибаутки.
С чем мы и поздравляем автора.
Екатерина Писарева:
Еще один мистическо-исторический роман. Два Владимира из лонг-листа «Новых горизонтов» словно договорились друг с другом и потешаются над жюри. Но, надо сказать, мои предпочтения на стороне Калашникова.
В его романе тоже фигурируют знакомые всем персоны, но не столько исторические, сколько литературные – Велимир Хлебников, Василий Розанов, Андрей Белый (он же Борис Бугаев), Николай Вольский. Писатели и поэты оживают и становятся персонажами – сразу вспомнился девятичасовой спектакль «Берег Утопии» в РАМТе. «Лига выдающихся декадентов» тоже спектакль в прозе – Калашников рассказывает историю мастерски, чтение получается занятным. А для любителей Серебряного века так и вообще упоительным.
Вот книга, про которую писать неудобно, потому что слишком много знаешь о ее предыстории и о прототипе главного героя. Дело в том, что роман «Лига выдающихся декадентов» вырос из двух повестей В. Калашникова, которые были хороши восприняты читателями и даже получали премии. Но вот это «повестное» наследие человеком, хорошо знакомым с ситуацией, ощущается и в нынешней версии книги. Поэтому при чтении книги общего впечатления от нее как от единого романа у меня лично не получается. Но, скорее всего, это лишь моя конкретная ситуация. Вполне допускаю, что другие читатели роман Калашникова воспримут как вполне цельное произведение, и стилистических и сюжетных «стыков» не заметят.
Еще одной проблемой является то, что я не слишком высоко ценю «альтернативки» в НФ. Объективно говоря, и там есть свои достижения (тот же всем известный «Человек в Высоком замке» Ф.К.Дика), но в целом этот субжанр всегда выглядит слишком легкомысленным и несерьезным, а то и просто чрезмерно «антинаучным» для научной фантастики. А направление «мэшап», в рамках которого написана «Лига», кажется еще менее серьезным явлением даже в рамках «альтернативной истории». Конечно, и тут тоже есть свои (преимущественно – коммерческие) успехи, вроде отдельных книг Ф. Х. Фармера или «Авраама Линкольн: охотника на вампиров» С. Грэма-Смита. Но сама попытка полностью переиначить историю или литературу, заставив хорошо известных исторических или литературных персонажей заниматься совсем не тем, чем они занимались в реальности, выглядит уж слишком откровенным постмодернизмом, за которым обычно не лежит ничего, кроме стилистических упражнений.
Третьим моментом, искажающим мое объективное восприятие книги Калашникова, оказывается то, что ее главным героем выбран В.В. Розанов. Да, автор с огромной симпатией относится к Василию Васильевичу, да, видно, что создатель «Лиги» много прочитал о судьбе и творчестве философа. Но в силу известных особенностей текстов «мэшапа» вместо реальной личности в книгах этого направления всегда получается некое упрощение и частично – карикатура. В подобном подходе нет ничего криминального, и большинство читателей опять же не обратит внимания на проблему. Но мне-то пришлось заниматься и текстами, и биографией Розанова. И я знаю, насколько более одномерным получился персонаж в «Лиге выдающихся декадентов». (Хотя, кстати, и более симпатичным. Реальный В.В. Розанов был тот еще тип…)
И это касается большинства персонажей романа. Сложные исторические личности упрощены и сведены к шаржам и карикатурам. Что иногда оказывается забавно, но иногда – и раздражает.
Поэтому, субъективно говоря: текст вполне добротный, уверенно сделанный, но откровенно – для любителей. Тем, кому нравится «альтернативка», конспирологическая фантастика, «мэшап» – роман вполне «зайдет»; кому не нравится – тому лучше отложить его в сторону, чтобы не раздражаться по пустякам.
Ирина Епифанова:
Очередной роман в жанре альтернативной истории и мэшапа, я, собственно, была причастна к изданию двух достойных работ в схожем жанре, «Фаталист» Виктора Глебова, где с потусторонним злом боролся Печорин, и «Князь механический» Владимира Ропшинова, где почти в той же роли выступает Феликс Юсупов. Так что оригинальной и новаторской я идею книги назвать не могу.
Здесь Василий Розанов и Андрей Белый расследуют деятельность таинственной секты. Текст насыщен огромным количеством аллюзий и реминисценций, остроумных литературных шуток и прочих «пасхалочек». Однако меня, как читателя, что называется, не торкнул, несмотря на мастерство автора. Очень такой «от ума» текст, а меня всегда больше радует, когда почти поровну и уму, и сердцу.
Евгений Лесин:
Самая простая для чтения вещь из всего списка. Однажды Василий Розанов переоделся Андреем Белым. Анекдоты про писателей. Нас всех тошнит. Тут все и кончилось.
«— Хлебников? Что вы тут делаете?
— Здесь очень весело, — поведал марсианин с самым несчастным видом.
Вольский подумал, что если гуляния с разрисованными лицами обернутся волнениями и появятся казаки с нагайками, доверенных ему барышень он сумеет уберечь, уведя в переулок, а вот старый знакомый ещё попадёт под горячую…
— Виктор, будьте так добры: сходите за конфектами.
Маруся, обнимая обеими руками предплечье меньшевика, промурлыкала…»
Или даже так:
«— Вы же нас убить думали! — процедил Тиняков. — Пятерых разом! Знаете, что за такое душегубство полагается по закону?
— Вовсе не хотела я вас убивать! — возразила Зинаида, стрельнув глазками. — Может, испугать немножко. Бомба из старых маменькиных запасов, просроченная давным-давно.
— А тела куда? — неожиданно спросил Розанов.
— Неподалёку решётка закрывает сток в Карповку, — наивно ответила Зинаида…»
Действительно жанровая вещь.
Может, автор немного ошибся жанром, закапризничал бы иной рецензент, а я думаю, что не ошибся. Времена тогда были фантастические.
«Много недругов у России в начале ХХ столетия. «Мировая закулиса», мистические сообщества, масонские ложи – изыскивают самые изощрённые и неожиданные способы сокрушить Империю. Но все их замыслы неумолимо разбиваются о незыблемый бастион, имя которому – Лига Выдающихся Декадентов. Встречайте! Василий Розанов, Андрей Белый, Велимир Хлебников, Павел Флоренский и другие!»
Аннотация обещает нам нечто совершенно удивительное, но, учитывая, что в реальности у мировой закулисы, кажется, все получилось, пафос этого утверждения слегка смазан… Так или иначе, перед нами литературная игра. Однако уже само название косвенно свидетельствует о вторичности, и даже, э… третичности приема. И дело даже не в прямой отсылке к «Лиге выдающихся джентльменов», хотя персонажи сугубо литературные как ни странно, могут быть более убедительны, чем декаденты-холмсы (о том, что ярлык декадентов к ним пришит кривовато, уже писал коллега Березин) – возможно именно потому, что с литературных-то какой спрос? Тут же мы имеем дело как бы с реальными фигурами, и вот тут-то и начинаются проблемы.
Что до Бонда-Гумилева – тут и «Посмотри в глаза чудовищ» Андрея Лазарчука и Михаила Успенского (1998), и того же года «Эфиоп» Бориса Штерна. В 2006-2007 годах выходят «Двадцатая рапсодия Листа» и «Четвертая жертва сирени» Даниэля Клугера и Виталия Бабенко, где действуют ссыльный студент-недоучка В. И. Ульянов и пожилой отставной поручик Н. Ильин (Холмс и Ватсон), расследующие загадочные преступления родовом имении Ульяновых – Кокушкино, а потом и в Самаре. Про «Чапаева и Пустоту» не вспомнит только ленивый, а я еще добавлю «Анну-Каренину-2» Александра Золотько, где действуют вперемешку литературные персонажи и реальные исторические личности. Постмодернизм, будучи в России еще новинкой, дарил постсоветской литературе неслыханные прежде степени свободы и игры. Однако действенность приема обратно пропорциональна частоте его использования.
Тогда встает вопрос – зачем? Чтобы показать, каким зловещим силам (в первой повести представители этих зловещих сил бесхитростно обозначают себя ношением здоровенного нагрудного анка) противостоит глубинная интеллектуальная мощь России? Впрочем, особой демонстрации интеллекта от героев и не требуется, автор отчаянно им подыгрывает, а зловещие силы какие-то уж очень карикатурные, как и сами сыщики-декаденты, впрочем. И, конечно, масоны, мировая закулиса, куда же без них, хорошо хоть не рептилоиды.
Свести сложные и противоречивые исторические процессы к проискам нескольких (не очень умных и удачливых) зловещих персон, конечно, соблазнительно, но скучновато. Тем более, буффонады, задуманной автором, не получается; умение смешить – редкий дар, и, к сожалению, одного намерения тут маловато. Вдобавок, роман промахивается мимо сразу двух таргет-аудиторий. Эрудированному читателю (коллеге Березину, например), знающему, кто есть кто, герои покажутся упрощенными, окарикатуренными, а сюжет – скучным; в реальности все было страшнее, живописнее и сложнее – и даже, как ни странно, литературнее. Наивный читатель (как я, например) многочисленные аллюзии и отсылки к историческим лицам попросту не заметит (спасибо коллеге Березину, что пальцем ткнул в того-то и того-то), но наивно будет ожидать связного и увлекательного действия. Но метания героев туда-сюда хаотичны, наития ничем не подкреплены, а схватки с супостатом оборачиваются порядком затянутой и оттого несмешной буффонадой.
Иными словами, перед нами бесхитростный провинциальный постмодерн второго разлива. Опять такие «Алешины сны», только вместо Егора Летова — Высоцкий, но те же прозрения и пророчества, основанные на том, что автор знает о будущем больше своих персонажей. Борис Бугаев цитирует мемы и порошки и поминает не к ночи «экранное разрешение», а Розанов рассказывает своим коллегам-подельникам про раскулачивания, зиккурат-мавзолей на Красной Площади, «Бесконечный тупик» Галковского и попаданцев. Ну и не без вскрытия приема, конечно. Борис Бугаев по приезде компании в Москву, зовет новых друзей к себе домой, но Розанов отказывается, ни к чему, мол, вводить в роман новых персонажей, возись потом с ними…
Ну и наконец. К Розанову на первых страницах первой истории приходит девица, называющая себя Мариэттой Сергеевной, чернявая, с большим носом, плачет, сморкается в платочек, тревожится за попавшего в зловещие силки Борю Бугаева, ведет оживленный разговор с Розановым и просит его, Розанова, Бореньке Бугаеву помочь… Шагинян действительно какое-то время была увлечена Бугаевым. Но вас ничего не смущает в этом эпизоде?
Если ничего, то подскажу – Мариэтта Шагинян оглохла еще в гимназии, из ее воспоминаний следует, что случилось это, по ее собственной версии, когда ее подруга по гимназии стала ей рассказывать о своих непристойных похождениях. Глухота, вероятно носила истерический характер, но при том была неподдельна. Никаких оживленных разговоров с Розановым упомянутая девица вести попросту не могла. Кстати, сама Мариэтта была экстатической и странной (а возможно, и страшной) фигурой, хотя фехтованию вроде действительно обучалась и записочками через «секунданток» вызывала оскорбителей ее чувств на дуэли…
См. хотя бы воспоминания Ходасевича[1]:
«Мне нравилась Мариэтта. Это, можно сказать, была ходячая восемнадцатилетняя путаница из бесчисленных идей, из всевозможных «измов» и «анств», которые она схватывала на лету и усваивала стремительно — чтобы стремительно же отбросить. Кроме того, она писала стихи, изучала теорию музыки и занималась фехтованием, а также, кажется, математикой. В идеях, теориях, школах, науках и направлениях она разбиралась плохо, но всегда была чем-нибудь обуреваема. Так же плохо разбиралась и в людях, в их отношениях, но имела доброе сердце и, размахивая картонным мечом, то и дело мчалась кого-нибудь защищать или поражать. И как-то всегда выходило так, что в конце концов она поражала добродетель и защищала злодея. Но все это делалось от чистого сердца и с наилучшими намерениями».
Фигуры, окарикатуренные автором на деле сложнее, значительнее, судьбы их причудливее выдуманных, и будь я конспирологом, искала бы здесь зловещий план и руку мировой закулисы, пытающейся подменить живую историю картонными петрушками. Но я не конспиролог, и усматриваю здесь просто не очень удачную попытку постмодернистской игры в ситуации, когда от постмодернизма читатель порядком подустал и отчаянно хочет подлинности – пусть даже и в таком странном жанре, как фантастика.
